Глава I, «Краткий очерк социально-экономического развития Даге­стана в XIX -начале XX века»

К началу XIX в. в Дагестане насчитывалось 10 феодальных владений и около 60-ти союзов сельских общин аварцев, андо-цезов, даргинцев и народов Южного Дагестана. В кавказоведческой литературе на долгое время устоялось ошибочное мнение о преобладании в Дагестане до конца XIX в. родового строя. Трудами целой плеяды видных историков это мнение было опровергнуто и показано, что задолго до XIX в. здесь развивались феодальные отношения. Процесс феодализации общества, начавшийся в эпоху раннего средневековья, непрерывно развивался, хотя проник в общественные отношения и утвердился там в неодинаковой степени в различных частях Дагестана.

В междуречье Терека и Сулака располагались владения Аксаевское, Костековское и Эндиреевское, управляемые выборным советом князей со старшим князем во главе. Совет князей назначал судей из состава князей и наиболее уважаемых узденей, которые разбирали тяжбы по адату и шариату. Наиболее важные вопросы решались на общем сходе-джамаате. Каждое из княжеств в остальных случаях представляло собой самостоятельное феодальное образование.

К югу от устья р. Сулак располагалось шамхальство Тарковское -одно из крупных и влиятельных феодальных образований в Дагестане. Верховным правителем здесь был шамхал, который, тем не менее, для решения наиболее важных вопросов совещался с влиятельными лицами. В административном отношении шамхальство делилось на бейликства (Буйнакское, Баматулинское, Эрпелинское, Карабудахкентское, Кумтуркалинское, Губденское и др.). Они управлялись беками, которые в административно-политическом отношении были подвластны шамхалу, но на своей территории пользовались почти неограниченными правами, назначали повинности и чинили суд.

К юго-востоку от шамхальства располагалось Мехтулинское ханство, населенное в основном кумыками и аварцами, числом около 3 тыс. домов, проживавшими в 18-ти селениях. Хан был единоличным правителем в своем владении, опираясь на военную силу своих нукеров, он по своему усмотрению взимал подати, определял повинности, судил и т.д.

Территорию от р. Орасай-Булак и до р. Дарбах на юг вдоль Каспия и от него на запад верст на 100 занимало уцмийство Кайтагское. Верховным владетелем обеих частей был уцмий. Он же был верховным судьей, решал вопросы войны, мира, территориальных притязаний и др. Уцмий мог держать совет с беками, представителями духовенства, с наиболее влиятельными узденями Верхнего Кайтага. Владетельные беки на подвластной территории обладали всей полнотой власти.

К югу от уцмийства простирался Табасаран, население которого проживало в 90 селениях и насчитывало более 50 тыс. человек. Табасаран делился на два самостоятельных владения -майсумство и владение кадия. Если вторые несли в пользу феодалов определенные и обязательные, установленные обычноправовыми нормами, подати и повинности, то первые, по сложившейся традиции, оставаясь юридически лично свободными, должны были одаривать майсума по случаю праздников, женитьбы сына, замужества дочери, рождения сына, внука и т.д.

Нагорную часть Северо-Западного Дагестана занимали Аварское ханство и целый ряд союзов сельских общин. Подати взимались с отдельного общества и с каждого зависимого хозяйства в виде продуктов земледелия, скотоводства, ремесленных изделий, в казну хана поступали также пошлины и штрафы. Кроме того, зависимое население обязывалось выполнять в пользу ханского дома различного рода хозяйственные повинности.

Центральную часть Нагорного Дагестана занимало Казикумухское ханство. Как и хунзахские ханы, феодалы Кумуха вели политику расширения границ своих владений за счет территорий соседних народов. Всего в ханстве было более 200 селений с числом жителей около 110 тыс. человек. Наряду с поборами с подвластного населения казна хана пополнялась платой подавляющего большинства обществ за пользование принадлежащими хану горными пастбищами.

В целях объединения усилий по противостоянию иноземным захватчикам и притязаниям владетелей Дагестана отдельные общества образовывали союзы («вольные общества»). Такой формой политической организации были охвачены те или иные джамааты всех народов Дагестана. «Вольные» общества и их союзы формировались не столько по этническому, сколько по территориальному признаку, зачастую включая в себя население полиэтнического состава. В них задолго до XVIII в. сложилась социальная верхушка, представители которой нередко носили титулы ханов, шамхалов, беков. Основную массу населения союзов общин состав­ляли лично свободные уздени. Специфика развития социальных отношений в этих обществах заключалась, в частности, в том, что нередко главные селения союза общин, реже два-три селения ставили в прямую зависимость от себя остальные джамааты, сдавая им в аренду присвоенные угодья, главным образом -пастбища.

Феодалы Дагестана на протяжении длительного времени вели политику лавирования между Россией, Персией и Турцией, то вступая с одной из них в вассально-договорные отношения, то меняя политическую ориентацию в зависимости от ситуации и своих интересов. Такая политика давала феодалам возможность сохранять свободу действий во внешней и внутренней политике. После 1813 г. (Гюлистанский мирный договор с Ираном), с присоединением Дагестана к России, империя установила с феодалами горного края обязательные отношения: признание власти императора, запрет на связи и союзы с другими владетелями и союзами общин, уплата ежегодных податей в казну России и главное -«идти с войсками, куда прикажут». Феодальные образования Дагестана потеряли свою самостоятельность во внешних сношениях. Но, с другой стороны, феодальные правители, опираясь на силу империи, значительно усилили власть над крестьянами.

Беки подразделялись на собственно беков и карачи-беков, где первые – это прямые потомки владетельных родов, а вторые -древняя прослойка феодальной знати, попавшая со временем в зависимость от шамхала.

 Чанки или джанки -это потомки ханов, чаще -беков от неравных браков. В отличие от бека, чанка не имел право на долю наследства и получал землю из имущества своего отца только по акту дарения или завещания.

Сала-уздени (уллу-уздени, в русских источниках -первостепенные уздени) у засулакских кумыков представляли среднюю прослойку феодалов. Уздени составляли более двух третей населения Дагестана. Соперничая между собой в силе и могуществе, феодалы постоянно посягали на общественные земли узденей и на их личную свободу. В такой борьбе феодалы не всегда становились победителями, нередко уздени давали им отпор. Именно в такой борьбе складывались политические объединения общин-джамаатов и их союзов

Таким образом, в XVIII -первой половине XIX в. народы Дагестана в социально-экономическом плане характеризовались как общества с развивающимися феодальными отношениями. В общественной жизни эти отношения переплетались со все еще стойкими пережитками более ранних этапов исторического развития общества. Степень развития феодальных отношений в различных частях горного края была разной: общества плоскостного Дагестана, обеспеченные землей лучше остальных микрорегионов, ощутимо ушли в этом отношении вперед. В целом, в рассматриваемое время Дагестан представлял собой край с полиэтническим населением, объединенным в несколько феодальных образований и несколько десятков союзов сельских общин и их федераций, находящихся в стадии нарождающихся, развивающихся или относительно развитых феодальных отношений.

Глава II, «Гостеприимство» состоит из трех параграфов. В первом из них раскрываются взаимоотношения «хозяин-гость». Гостеприимство считалось одной из главных добродетелей человека по всему Дагестану. В устном народном творчестве, особенно в пословицах и поговорках, важность обычая, дове­денная до культа, отражается во всей своей полноте и многоплановости, многосторонности. При отсутствии централизованной власти, недостаточно выраженной государственности местных социально-политичес- ких образований, суровости военизированного быта, слабой развитости товарно-денежных отношений институт гостеприимства был одним из важнейших каналов общения представителей разных селений, обществ, народов. Обычай этот, насыщенный множеством предписаний и этических норм, имеет в Дагестане многовековую историю.

Гостеприимство в Дагестане, как и на Кавказе вообще[1], предусматривало право любого путника, пришельца быть гостем в любом доме селения и обязанность морально-этического плана хозяина предоставить ему кров, пищу и ночлег. Обычай предписывал горцу принять, оказать внимание и почести даже кровному врагу, переступившему порог дома. Со стороны хозяина дома прием гостя -это именно нравственный долг, обязанность, а не добродетель.

Ночной пришелец, путник, попавший под ливень, холодный ветер, буран, снегопад мог постучаться в любой дом, первый попавшийся, и попросить укрытия и ночлега, будучи абсолютно уверенным, что ему не откажут -не в силу адатно-правовых установлений, а по морально-этическим нормам, унаследованным от предков. Хозяин мог оставить путника, путников у себя, мог разместить его, их по своим родственникам, соседям, друзьям (причины: в доме, комнате -теснота от домочадцев; в доме только жена и дети отсутствующего по каким-либо обстоятельствам хозяина; скудность пищевых припасов; в доме уже несколько гостей; в доме больной опасным инфекционным заболеванием -других причин не могло быть), но на просьбу откликался. Хозяину в общении с гостем в подавляющем большинстве случаев переводчик, толмач не требовался: чаще всего аварец в даргинской или лакской среде, даргинец -в аварской, лакской, лакец -в аварской, даргинской могли более или менее свободно общаться и обходились без переводчиков. Без них же аварцы, даргинцы и лакцы нередко обходились при общении с представителями народов Северного Кавказа и Закавказья.

Сельская администрация с некоторых пор повсеместно в дагестанских селениях устанавливала очередность семей по приему впервые прибывших путников. Нередко вопрос об устройстве прибывшего решался местным чаушем (глашатаем), который, специально прибыв на годекан, где гостя занимали беседой, уводит его к тому из сельчан, на ком лежала «очередь» по приему вновь прибывшего. Однако длительная заминка в решении этого вопроса считалась унизительной для принимающего гостя населения, и если по каким-либо причинам административное лицо затягивало определение прибывшего к «очереднику», кто-либо из присутствующих на годекане, как правило, брал на себя инициативу.

Не только отказ в приеме гостя, но и малейшее неудовольствие по этому поводу (словом, взглядом, жестом, мимикой) было бы в глазах общественного мнения вопиющим нарушением основ морально-этического «кодекса предков», покрыло бы хозяина на долгие годы несмываемым позором, уронило бы честь и достоинство всего джамаата в глазах ближних и дальних обществ.

Разумеется, что обычай гостеприимства в целом, и отдельные его составные не могли не меняться с течением времени. Во второй половине XIX в. нравы заметно смягчаются, в частности, учащаются случаи, когда в отсутствие хозяина дома приезжего встречает его супруга. В подобных случаях, указав гостю место, где он мог бы с дороги отдохнуть, женщина приглашала в дом своего отца, женатого сына, дядю, двоюродного брата и др., который составил бы приезжему компанию до прибытия мужа.

Все лучшее в доме, в хозяйстве предоставлялось гостю: лучшая еда, лучшая комната, лучшая посуда, коврик, тазик и кувшин для омовения и намаза, лучшая постель. Что-либо, недостающее в хозяйстве для обслуживания гостя, хозяин без зазрения совести просил у родственников или односельчан.

При повторном посещении селения, приезжий не направлялся в тот дом, где ему уже оказано было гостеприимство. Так поступить имел моральное право только тот приезжий, которого хозяин, хорошо приняв и обслужив, неоднократно напутствовал на прощанье: «Следующий раз, прибыв в селение, приходи прямо ко мне». Кстати, обратим внимание на одну существенную деталь, почему-то всегда ускользающую из поля зрения исследователей: хозяин, однажды приняв кого-либо в качестве гостя, попав в селение этого человека, чаще всего, искал крова и приюта у своего бывшего гостя.

За моральное ущемление гостя, за поползновение на его честь и достоинство, виновный отвечал не столько обиженному, оскорбленному, сколько хозяину, у которого гость остановился. С другой стороны, к гостю, нанесшему кому-либо материальный урон, претензии не предъявлялись, они предъявлялись хозяину. Хозяин защищал жизнь человека, обретшего статус гостя его дома, если того потребуют обстоятельства, с оружием в руках. Адат горцев стоял на стороне человека, убившего одного или нескольких человек, защищая гостя.

В обычае гостеприимства строго узаконенной, адатной сословно-классовой дифференциации не было. Любой путник, с точки зрения установившихся обычаев, традиций, мог остановиться у любого члена общества, куда он прибыл, любой член общества имел декларируемое обычаем право приглашать к себе приезжего, впервые оказавшегося в селении. Однако, на деле «негласные», «внеадатные» ограничения в этом вопросе все же были, да и не могли не быть в обществах, где феодальные отношения, хотя и в своеобразной форме, хотя и медленно, но развивались, где имущественная дифференциация внутри общины зашла уже далеко.

Таким образом, взаимоотношения «хозяин-гость» основывались, главным образом, на моральной, нравственной обязанности члена джамаата оказать радушие и внимание прибывшему, приезжему. Гарантом выполнения этой обязанности выступала внутренняя потребность члена общества принять и обслужить гостя, окружить его вниманием и заботой, которая в свою очередь базировалась на совокупности морально-этических начал, унаследованных от предков. Кроме того, потребность эта поддерживалась силой общественного мнения, самого мощного, пожалуй, инструмента, средства поддержания в обществе вырабатывавшихся веками нравственных устоев.

В целом и в XIX в., и в начале XX в., как и в последующие годы отношения «хозяин-гость» не утратили своего главного традиционного начала: обязательности приема и обеспечения всем необходимым путника, приезжего, гостя.

Во втором параграфе раскрываются взаимоотношения «гость-хозяин». Из всего вышеизложенного может сложиться мнение, что человек, приехав в селение и остановившись у кого-либо из местных жителей, будучи окружен вниманием и заботой, не нес почти никаких обязанностей. На деле это вовсе не так. Представляя собой не просто постояльца какой-либо семьи селения, а представителя другого джамаата, союза сельских общин, феодального общества, народности, горец, находясь в гостях, прилагал максимум усилий, чтобы поддержать статус своего родного окружения, не дать повода из-за своего поступка, даже самого незначительного, плохо судить о своей округе, о своем народе. К тому же целый ряд морально-этических предписаний и запретов, сложившийся в течение многих веков, предусматривал любой эпизод, любую ситуацию поведенческих требований, предъявляемых к гостю «кодексом предков». Совокупность этих установлений и требований в своих основных чертах, в основном содержании была весьма схожей у народов Дагестана, подавляющее большинство которых имело одни и те же генетические корни, прошли примерно одинаковые этапы социального развития, испытывали почти одни и те же исторические судьбы, имели очень много если не идентичного, то весьма схожего в традиционной материальной и духовной культуре, в семейном и общественном быте.

При этом у каждого из народов Дагестана, у того или иного микрорегиона, у территориально близко расположенной группы селений, в среде отдельно взятого селения были свои, сугубо местные элементы, штрихи, детали традиционных поведенческих требований и характеристик. Поэтому первое требование морально-этического порядка, предъявляемое человеку, находящемуся в гостях -это знание местной специфики морально-этических установлений и ценностных ориентаций, стремление следовать им на все время гостевания, проявление уважения к местным обычаям и традициям. Эти требования «срабатывали» с первых же шагов, с первых же фраз общения в ситуации «гость-хозяин».

Повторно прибыв за какими-либо надобностями в то или иное селение, приезжий опять шел на годекан или к мечетской площади (что, как уже отмечалось, чаще всего совпадало). Проведя гостя в дом и усадив его на почетное место, хозяин какое-то время занимал приезжего беседой. Гость же, тем более, если его визит был повторным, не оставался при этом пассивным и поддерживал беседу преимущественно задавая краткие вопросы. При этом в различных частях Дагестана предпочтительность тех или иных тем или степень этического запрета на определенные темы не совпадали. Вывести здесь какие-либо причинно-следственные связи, логические закономерности весьма затруднительно: традиции эти исторически сложились давно, скорее всего, имели под собой какое-то идеологическое, хозяйственное, экономическое, практическое обоснование, позабытое за давностью лет и воспринимаемое населением как морально-этическое наследство.

Тема цели сроков приезда гостя с обоих сторон на первых порах не затрагивалась. Лишь через некоторое время, после обеда, ужина, перед отправлением ко сну, утром за завтраком гость, как бы ненароком, вскользь, специально на этом внимания не акцентируя, упоминал о цели приезда и о примерном сроке своего пребывания.

Садясь за стол и начиная трапезу, гость должен был помнить, что целый ряд нежелательных действий и прямых запретов застолья относятся, прежде всего, к нему. Например, считалось неприличным складывание объедков и костей в посуду, поданную к столу с тем или иным блюдом, кушаньем.

Гость посчитал бы себя оскорбленным, если хозяин дома в его присутствии вздумал бы отчитать или сделать краткое внушение, замечание члену семьи -супруге, сыну, дочери -в отношении количества или качества приготовленной пищи, времени ее подачи, расторопности проч.

Уезжая из дома, гость нередко снабжался едой на дорогу: хлебом, мясом, сыром и проч.,  небольшими порциями. Если до места назначения ему приходилось переночевать у кого-либо в попутном селении, хозяева дома тоже чаще всего давали ему в дорогу какую-нибудь еду.

Таким образом, находясь в гостях, пользуясь обслуживанием, опекой и защитой хозяина, у которого остановился, а также его родственников и односельчан, гость обязывался традиционными морально-этическими нормами к соблюдению целого ряда предписаний, призванных подчеркнуть его достоинство, достоинство общества, которое он представлял, а также продемонстрировать свое уважение к хозяину, его семье, родственникам и односельчанам.

В третьем параграфе раскрываются взаимоотношения «родственники хозяина-гость», «односельчане хозяина-гость». Исследователи отмечают, что даже в конце XIX в. в Дагестане и на Кавказе вообще гостеприимство не утрачивает архаических черт родовой организации, выражавшихся в заботе о госте, прежде всего, семейно-родственными группами. В условиях стойко сохранившихся патриархально-родовых пережитков и кровно-родствен- ных связей гость, как уже отмечалось, считался гостем не только отдельно взятого хозяина, его семьи, но и всего тухума. Постепенное ослабление кровнородственных связей и одновременное усиление соседских отношений приводят к тому, что в приеме и обслуживании гостя принимают по-необходи-мости участие не только родственники хозяина, но и его односельчане.

Так или иначе, но в XIX в. гость отдельно взятого члена общества -это в значительной степени и гость его родственников, тухума в целом -т.е. группы людей, связанных происхождением от одного памятного предка по мужской линии. Это положение наиболее рельефно проявлялось в том случае, если приезжий, находясь в гостях, по вине хозяина или его односельчан нес крупный материальный ущерб. Возместить этот ущерб обязаны были хозяин и его тухум -в первую очередь; если же ущерб был значителен, в этом деле было занято все население. По адатам лакцев, материальный ущерб, умышленно нанесенный приезжему, восстанавливался в 7-кратном размере.

Таким образом, высокий статус приезжего, гостя, сложившийся у горцев Дагестана, подкреплялся еще и правом, и моральным иммунитетом, принципом экстерриториальности, вытекающим из полноты права собственности общины на земле своей территории. Такое положение вещей характерно и для других народов Кавказа. Все исследователи, досоветские, советские и постсоветские, так или иначе останавливавшиеся на обычае гостеприимства в Дагестане, отмечают, что еще задолго до XIX в. чей-либо гость -это в значительной степени и гость всего джамаата, всего селения.

Говоря об особенностях социального развития Дагестана, исследователи отмечают замедленность развития здесь феодальных отношений, недостаточную рельефность их выраженности[2]. Социальная стратификация общества, тем не менее, зашла уже довольно далеко, имущественная дифференциация различных слоев населения все более углублялась. В этой обстановке освященные традицией и апробированные многими поколениями горцев нормы взаимоотношений «гость-община» не так уже редко нарушались. Представители феодальных сословий могли вести себя, будучи в гостях, высокомерно и вызывающе по отношению к жителям селения. Порой неучтивость, недостаточное уважение к стародавним традициям проявлялась ими даже в среде, исторически не затронутой феодальным правлением, феодальными отношениями. Неуважение с нормами традиционной культуры поведения в неменьшей, если не в большей степени допускались и со стороны местных представителей управленческой и имущей верхушки. Проявлялось это преимущественно со стороны юношей и молодых мужчин и заключалось в заносчивости, в пренебрежительно-покровительственном тоне общения, в несоблюдении обиходных манер, приличествующих, с точки зрения горской морали, во взаимоотношениях гостя с жителями селения.

Итак, обычай гостеприимства, генетически уходящий корнями в процесс становления и развития экономических связей и взаимоотношений, не утратил этого своего значения и в рассматриваемое время, т.е. в период XIX в. и начала XX в. Он продолжал обслуживать сферу торгово-обменных операций населения как внутри феодальных образований, союзов сельских общин, так и между этими социально-политическими структурами, выходя при этом далеко за рамки Дагестана. Отдельные стороны обычая претерпевали изменения, неизбежно вытекающие из сословно-классовой градации общества, развития этого процесса и углубления имущественной дифференциации в узденской среде. В то же время обычай, в силу своей социальной значимости, получил развитие и как характерная черта традиционных морально-этических норм общения населения на внутриэтническом и межэтническом уровне, как нравственная характеристика носителей этого обычая.