*   *   *

Общение близких родственников между собой, при отсутствии посторонних, было более свободно и непринужденно. Свойственники по отношению друг к другу обычно проявляли максимальное уважение, о раскованной фамильярности, характерной для родственников‑ровесников здесь уже и речи быть не могло.

*   *   *

Приветствуя группу лиц, мужчина обменивался рукопожатиями со всеми мужчинами, за исключением близкого родственника: тот факт, что последнего по каким-то обстоятельствам он не видел несколько дней, а с остальными встречался ежедневно, в подобной ситуации в расчет не принимался. Вновь подошедший обычно подключался к теме общего разговора, общей беседы и лишь какое-то время спустя, прощаясь с группой мужчин, жестом, движением глаз, головы давал понять брату, племяннику, сыну, что желает с ним поговорить наедине. Нормы этикета не допускали отдельной, частной беседы родственников, находящихся в группе посторонних

 

*   *   *

Объятия при встрече для горцев – редко применяемое выражение дружеского расположения, радости встречи. После долгой разлуки такой жест могли позволить себе родные или двоюродные братья, дядя и племянник, реже – отец и сын, чаще – друзья и кунаки. Если в порыве радости, удовлетворения от встречи объятия и происходили, то, как правило, в доме, не на людях.

 

*   *   *

Готовя невестку к роли хозяйки дома, свекровь намеренно загружала ее работой. И хотя с младшими детьми дома и сестрами мужа у невестки складывались теплые, дружеские, родственные отношения, жилось ей у мужа нелегко. С другой стороны, в первые годы замужества молодая женщина была окружена вниманием и заботой со стороны родственников, главным образом родственниц мужа, которые по всякому поводу и без повода проведывали ее, делали ей небольшие подарки, угощали сладостями, фруктами, печениями и проч.

 

*   *   *

Окончание войны, реформы, вхождение Дагестана в состав России и развитие элементов капиталистического хозяйства еще более обострили имущественную полюс­ность узденства. Членами сельского управления все чаще становились не лучшие и мудрейшие, а имущие и преуспевающие. Сплошь и рядом в селениях Дагестана почет и уважение выказывались состоятельному хозяину, от которого исходило благополучие нескольких (иногда – нескольких десятков) семей. Открытое курение, пьянство, манера нарочито громко говорить и смеяться в обществе, перебивать старших, позволять в их присутствии и даже в их адрес нескромные шутки – все это исходило, как правило, от разбогатевшего члена джамаата и членов его семьи.

 

*   *   *

Нормы поведения предписывали человеку, оказавшемуся в чужих краях, не насмехаться над местным говором, местными обычаями, традициями и обрядами, чтить местные святыни, с подчеркнутым чувством собственного достоинства оказывать членам местного коллектива знаки расположения и доброжелательности.

 

*   *   *

Неписаные нормы поведения диктовали пришлому, приезжему быстро закончить свои дела и по возможности до обеда отправиться назад; в противном случае он мог дать повод расценить свое долгое пребывание здесь как попытку получить статус гостя, напроситься к кому-то на угощение. Приглашение зайти в дом и перекусить, отдохнуть такой пришелец, как правило, получал по нескольку раз и от разных лиц. Однако, согласно нормам приличия, он каждый раз с благодарностью отказывался, ссылаясь на ограниченность во времени.

 

*   *   *

Приличия требовали от пришедшего, приехавшего слегка отужинать и, сославшись на усталость, тут же отойти ко сну, а рано утром, отведав предложенный хозяином завтрак, отправиться в обратный путь. Иначе говоря, приезжий всеми силами старался, как того требовал горский этикет, подчеркнуть, что он не гость, что он не рассчитывает на прием по статусу «гость–хозяин» и прибыл лишь с кратким визитом по неотложному делу.

 

*   *   *

У народов Центрального, Западного, Южного Дагестана исторически сложились отдельные различия. И не только в «правилах хорошего тона», но и в свадебных обы­чаях и обрядах, в похоронно-поминальном цикле, в особенностях взаимоотношений полов, в правилах приема и проводов гостя. Осуждать (не только словами, но даже мимикой, жестом) обычаи и традиции местного населения дагестанец не должен был и пытаться. Нормы традиционной культуры поведения предписывали не выказывать особого удивления, недоумения по поводу тех или иных местных обычаев, даже если они противоречат его представлениям о хорошем и плохом, допустимом и неприемлемом, и невозмутимо воспринимать происходящее как должное.

 

*   *   *

Представитель далекой иноэтнической среды, с чуждыми дагестанцу-мусульманину религиозными ориентациями, был вправе, пользуясь статусом гостя, ожидать от местного населения знаков подчеркнутой почтительности. «Лишь только по прибытии в аул мы сошли с лошадей, – читаем мы в «заметках» Н. Глиноецкого, – как тотчас же одна из женщин направилась в ближайший шалаш, вынесла оттуда пару небольших ковров и разостлала их на траве, как бы приглашая сесть. Но этого мало: не успел я вынуть папиросу, как уже другая женщина послала своего ребенка в шалаш, чтобы он подал мне уголек… Бывало, не успел я взять папиросу, как передо мною являлся кто-нибудь с щипчиками, держащими горячий уголь; не успел, бывало, мой Кузьма сказать только, что ему нужно «су» – воды, и уже несколько услужливых ребятишек с кувшинами летели к ближайшему фонтану или ручью». Весьма важно отметить при этом, что описываемые события относятся к концу лета 1860 г., т. е. к периоду, когда после прекращения военных действий в Дагестане прошел лишь 1 год.

 

*   *   *

Согласно исламскому вероучению, к иудеям и христианам, «людям Священного писания», мусульманину полагалось относиться терпимо и, считая их заблудшими на путях к Богу, все же с уважением относиться к их религиозным убеждениям. Спорить, убеждать иудея, христианина с целью «наставить его на путь истинный», разрешалось и даже приветствовалось, поощрялось. Категорически запрещалось, однако, говорить с иноверующими в оскорбительном тоне, высмеивать особенности их богослужения, их святыни и т. д. Этические нормы горцев предписывали им либо вовсе не вступать в религиозные диспуты с иудеем, христианином, либо говорить на эту тему, вооружившись глубокими познаниями и чувствуя постоянство и глубину своих собственных религиозных убеждений.

 

*   *   *

Горцы Дагестана, встречая и угощая гостя-иноверца, считали для себя обязательным поставить на стол, кроме прочего, и спиртное (вино, водку). При этом, как правило, непьющий хозяин старался составить компанию приезжему. Гость же со своей стороны, не желая ставить хозяина в затруднительное положение, поднимал бокал за здравие хозяина и его семьи, но от дальнейших возлияний воздерживался.

 

*   *   *

Дружеские, зачастую куначеские отношения между дагестанцами-мусульманами и иноверцами вовсе не редкость. И гость, и главным образом хозяин старались по возможности учесть взаимные национальные традиции, в том числе и в вопросах религиозных. Хозяин и его домочадцы избегали в присутствии христианина читать молитвы и творить намаз. Гость со своей стороны не позволял себе действия, характерные для его вероисповедания (например, креститься перед едой). Совершенно исключались дискуссии и споры между хозяином (или его окружением) и гостем-иноверцем на религиозные темы, восхваление в какой бы то ни было форме своих религиозных догм и символов.

 

 

*   *   *

Находясь в среде своих сверстников, мужчины, женщины придерживались правил, действующих в обществе. Считалось дурным тоном ярко выраженное стремление завладеть вниманием окружающих, переключить внимание исключительно на свою персону. А также нежелание и неумение выслушать других, дать им возможность высказаться, пошутить, что-то рассказать. Человеку отказывали в уважении, если он в завуалированной, а тем более открытой форме превозносил свои личные человеческие качества и добродетели, хвалил свое оружие, коня, дом, свое хозяйство. Такое отношение распространялось и на тех, кто с оттенком недоброжелательности или с плохо скрываемой завистью отзывался о достоинствах или имуществе других членов общества.

 

*   *   *

Приведем здесь несколько примеров едких замечаний в адрес несдержанных речей односельчанина, записанных нами в разных концах Дагестана, у разных народов. Хвастающему своим дорогим оружием: «Странные, говорят, раньше были обычаи: любимую вещь человека клали вместе с ним в его могилу»; превозносящему качества своего коня: «Говорят, у Надир-шаха был редкостный, богатырский скакун; видимо, рядом с твоим конем это был бы просто ишак»; хвалящемуся своим домом: «Говорят, к нам почему-то большой русский начальник приезжает. Теперь понятно: он твоим домом хочет полюбоваться»; распространяющемуся о собственной мудрости: «Слушай, ты так мудр! Так сделай же что-нибудь, чтобы твоя тетка не хаяла односельчан!» – и проч. Подобного рода реплики и замечания быстро становились достоянием населения, джамаата, округи и чаще всего вынуждали членов общества держаться общепринятых рамок.

 

*   *   *

Не прощало общество манеру говорить с окружающими свысока, вызывающим тоном. Такой человек становился нежелательным как участник мужских собраний, его избегали, окружающие его люди быстро расходились и собирались уже без него. Не прощалась и манера пренебрежительного отношения к окружающим: наряду с общим определением такого поведения (гIамал кIодолъи – авар., дакI хъуншиву – лак., халадаш бирни – дарг., лавгъавал – лезг., оьктемлик, уллу юреклик – кум.) человек получал обидные прозвища. Например, «пузырь», «бурдюк», «петух», «индюк» и др. Со временем такое прозвище на многие годы, если не на всю жизнь, почти полностью заменяло настоящее имя человека.

 

*   *   *

Несдержанность в общении с женщинами могла лишить мужчину всякого авторитета в обществе. Он, кроме прочего, рисковал получить унизительную кличку «имеющего желание» (авар.), «жидковатого» (лак. и др.), «лишенного качеств самца» (кум.) и др. Неприличным считалась и попытка затянуть разговор с девушкой, молодой женщиной.

 

*   *   *

Нарушением этикета по отношению к старшему считалось не подняться с места или сесть в его присутствии, попытка вмешаться в разговор старших по возрасту, не получив на это разрешение, перебивать речь старших.

 

*   *   *

Младший не мог пройти мимо старшего, не обозначив свое уважение к нему. То обстоятельство, что проходящий торопится и ему некогда, во внимание не принималось. Младшему надлежало несколько замедлить шаг, придать лицу соответствующее выражение (удовлетворенности встречей), остановиться, если старший расположен к этому, и высказать в его адрес несколько вежливых слов. Он продемонстрировал бы верх невоспитанности, если бы позволил себе сделать замечание в отношении внешнего вида или манеры держаться старшего по возрасту.

*   *   *

Предосудительной считалась также небрежность поз, жестов, мимики. Считалось, что человек на людях, уважая окружающих, должен следить за собой. Обидные реплики окружающих в подобных случаях: «стоит как ишак (корова) на льду»; «сам себя удержать не состоянии» (о скрестившем руки на груди); «если плеткой ударить – закрутится» (о подбоченившемся), «скоро вселенную проглотит» (о непрерывно зевающем), «обезьянье кривлянье» (о чрезмерной мимике) – и так далее.

 

*   *   *

При разговоре с девушками или с женщинами и в их присутствии вообще мужчина всем своим видом, манерой обращения обязан был показать, что ни ее наряда, ни внешних данных он не замечает. Пристальное разглядывание, оценивающий взгляд, особые интонации в голосе, выходящие за рамки повседневно-обыденных, попытка завуалированного комплимента, скрытого непристойного намека были не только антиэтикетны, но могли возмутить и женщину, и ее родственников и повлечь за собой серьезные неприятности.

 

*   *   *

По этическим нормам мужчина не мог позволить себе сделать замечание в отношении одежды женщины, ее внешнего вида и поведения. А также дурно отзываться о ее муже, брате, отце и др.

Резко осуждался обществом мужчина, пытающийся побеседовать с женщиной, девушкой наедине, а также позволяющий в присутствии представительницы женского пола произносить бранные и неприличные слова, обороты.

 

*   *   *

Как член общины (джамаата) мужчина не должен был отлынивать от общественной работы (к таким относились строительство мечети, ремонт дороги, моста и прочее) и общественных обязанностей (например, выход в свою очередь на охрану насаждений, скота). Участвуя в коллективных работах, он под угрозой насмешек и колкостей в свой адрес избегал работать вполсилы или выбирать легкую работу.

 

*   *   *

Мужчина – член джамаата, не позволял себе фамильярного обращения с гостем селения, с прихожим или приезжим вообще. Человек, дающий гостю дурные характеристики на членов свой общины, терял в глазах гостя и ронял свой авторитет перед сельчанами. Так же точно он не позволял себе осуждать действия или решения органов и должностных лиц сельского управления в беседе с человеком из другого общества.

 

*   *   *

Считалось неприличным надоедать гостю селения расспросами о нем самом, о его деятельности, о его родственниках, о его селении и прочем, если гость сам не изъявил желания поделиться всем этим.

 

*   *   *

Грубейшим нарушением этических норм считались любые слова, выражения, жесты, намеки, так или иначе задевающие достоинство приезжего или пришедшего.

 

*   *   *

Член джамаата, предлагающий свои услуги гостю в обход хозяина, у которого тот остановился, по понятиям дагестанцев нарушал нормы гостеприимства

*   *   *

Все эти нормы поддерживались силой общественного мнения. Формировалось оно в основном представителями старшего поколения, оценки и определения которых могли возвеличить человека в его делах и поступках или наоборот, лишить его уважения со стороны общества. А это практически переводило человека в разряд «второстепенных людей». Формировалось общественное мнение и женщинами, обсуждавшими сельские дела и происшествия у источников, у общественных печей, у пологого берега реки, где они занимались стиркой.

 

*   *   *

За поступок, выходящий за рамки представлений о культуре поведения, общество «награждало» провинившегося прозвищем, ущемлявшим его достоинство. В особых случаях виновному посвящали сатирические куплеты, передававшиеся из уст в уста по всей округе, порой на протяжении многих десятилетий. Особо провинившихся население общины подвергало бойкоту. В таких случаях член общества на какой-то срок был лишен возможности общаться с соседями, односельчанами и родственниками. Чтобы бойкот прекратился, должно было пройти какое-то время. Так же пятно осуждения снималось благородным поступком.

 

*   *   *

В отдельных случаях отец провинившегося в моральном отношении подростка или молодого мужчины выступал инициатором «гражданской казни». С. Ш. Гаджиева пишет: «В отдельных аварских обществах (Андалал и др.) в этом случае отец приводил сына на годекан, накинув на него «гъуч» – одеяние, вытканное из шерсти в форме балахона. Первый крепкий удар провинившемуся сыну наносил отец, затем удары полегче – остальные родственники и, наконец, совсем легкие, символические – посторонние. Хотя этим наказание и ограничивалось, оно рассматривалось и воспринималось как тяжелое моральное унижение. О подобных ситуациях у даргинцев сообщает Б. Далгат. «В знак отречения от сына отец при сборе всего аула на намаз в пятницу в главной мечети забивал гвоздь в столб и произносил отречение». Понятно, что подобным наказаниям лицо подвергалось в исключительных случаях, значительного отклонения от принятых в обществе норм жизни.

 

*   *   *

Все запреты также имеют отношение к аспектам традиционной культуры поведения. Так, например, если в лакском селении свирепствовала корь («муси – къеп» или «ятIул пяртал»), выход людей в дневное время из селения запрещался.

 

*   *   *

У тиндинцев человеку, обрабатывающему шкуру, овчину, в течение трех дней запрещалось заходить в мечеть. Такое же ограничение накладывалось у гинухцев на человека, подстрелившего дичь для употребления в пищу.

 

*   *   *

По стародавним традициям горцев, женщины не ели сладости, фрукты, яйца, масло, сметану и другие деликатесы, пока их мужья, отцы, сыновья не вернутся с набега или с поля боевых действий.

 

*   *   *

У всех народов Дагестана запрещалось с наступлением сумерек и до восхода солн­ца выносить из дома огонь, соль, муку, закваску для теста. А с восхода и до заката солнца запрещалось дарить одежду своего ребенка (даже если он на тот момент был уже взрослым человеком) другому ребенку.

 

*   *   *

У цахуров и рутульцев женщине, потерявшей сына, дочь, в течение трех лет запрещалось называть по именам ровесников или ровесниц умерших. Примерно такой же запрет соблюдался у засулакских кумыков: девушка, потерявшая брата, не произносила какое-то время имена ровесников умершего.

 

*   *   *

У чамалалов запрещалось произносить имена не вернувшихся с поля боя, с войны, из похода или набега, убитых в стычке, погибших от нечастного случая – словом, умерших насильственной смертью или безвременно.

 

*   *   *

У даргинцев Сюргинского участка обворованный, если это была квартирная кража, в течение месяца не мог заняться торгово‑обменными операциями. По необходимости за него это делало доверенное лицо.

*   *   *

У всех дагестанцев человек с незажившими, сочащимися кровью ранами не мог зайти на кладбище.

 

*   *   *

У тиндинцев, хваршин, багулалов, чамалалов лицо, обвиненное в неуплате долга, не имело право принимать гостей, кунаков до погашения задолженности.

 

*   *   *

У ахвахцев и каратинцев, у бежтинцев, гинухцев, гунзибцев и цезов человек, прирезавший на мясо коня (разбившегося при падении, поломавшего ногу и тому подобное), в течение месяца (33 дней) не имел права передвижения верхом. Ему же полагалось сделать жертвенные раздачи по трем семь­ям или три дня поститься.

 

 

*   *   *

У арчинцев, человеку, зарезавшему скотину, курицу, запрещалось есть мясо той или другой.

 

*   *   *

Из речи двух или нескольких беседующих мужчин совершенно исключались названия половых органов человека или животного; в таких случаях пользовались словами-заменителями. Запретными были для мужчин также фривольные разговоры о женщинах и обсуждение подробностей об отношениях полов.

 

*   *   *

Резко ограничивались для мужчин также и беседы об отправлении естественных надобностей, о состоянии желудка, болезнях кишечника и проч.

 

*   *   *

Особенно много было всякого рода ограничений и запретов, связанных с производственной деятельностью. Так, например, у андийцев в период от посева зерновых до появления зеленой поросли запрещалось поджаривать зерно, а также есть блюда (кушанья) из поджаренного и размолотого зерна.

 

*   *   *

В первый день уборки урожая у рутульцев работающим в поле запрещалось есть в течение светового дня. Хозяину и его семье, в доме которых в начале года случились несчастье, беда, запрещалось выходить на весенние работы в саду. В течение светового дня запрещалось есть у табасаранцев чабану за два-три дня до начала окотной компании, а у годоберинцев – за день до начала компании по стрижке овец.

*   *   *

У агулов в период появления колоса у яровых сортов злаков запрещалось брить и подстригать усы, бороду, волосы на затылке, стричь ногти, срезать мозоли.

 

*   *   *

С начала уборки колосовых и до ее завершения у хваршин запрещалось подсчитывать, прогнозировать ожидаемый урожай, говорить о предполагаемом количестве зерна.

 

*   *   *

У целого ряда народов Западного Дагестана до окончания сбивания масла женщине запрещалось умываться или купаться. Такой же запрет накладывался на тиндинок и лачек до окончания катания войлока и т. д.

*   *   *

У даргинцев увечному человеку запрещалось дотрагиваться до чужих ульев. Своих же пчел такой человек мог заводить сколько угодно.

 

*   *   *

В доме родственника мужчина и женщина не могли позволить себе каких-то вольностей, допустимых в семейном кругу. Никакой раскованности, небрежности в позах, жестах, речевых оборотах и прочем. Даже в собственной усадьбе, в четырех стенах, в помещении, в комнате люди вели себя не так, как во дворе, на открытой лоджии или на крыше.

 

*   *   *

Совсем другие поведенческие нормы требовались на людях: на улице, на площади, на местах сбора местного населения и т. д. И нормативы поведения во дворе или в доме друга, соседа, односельчанина отличались друг от друга. Свою специфику имело общение на годекане, у источника, у общественных печей для выпечки хлеба. Отдельными штрихами и деталями характеризовались нормы общения у мельницы, на мосту, в лесу, на пастбище, у реки, в ущелье… Особые нормы соблюдались путниками, попутчиками, встретившимися на дороге.

 

*   *   *

Каждый член семьи должен был в течение всего дня быть опрятен и подтянут, малолетним в этом отношении делалось некоторое снисхождение.

 

*   *   *

Осуждалось, если член семьи (за исключением детей и глубоких стариков) не был занят каким-либо полезным делом. Отдых от дневных трудов и хлопот подразумевался только как сон, праздность резко осуж­далась.

*   *   *

По дому девушки и женщины могли передвигаться только с покрытой головой и обутыми. Чухту – матерчатая повязка или небольшой легкий платок – это чисто домашний вариант женского головного убора. А мужчина мог обнажиться до пояса только на время, при выполнении какой-либо трудоемкой работы.

 

*   *   *

Повышать голос на членов семьи мог только ее глава (по отношению к любому домочадцу) или мать (по отношению к детям и подросткам). Злоупотребление этим правом, впрочем, могло вызвать резкое осуждение общины.

*   *   *

Взрослые дети и родители редко собирались вместе. Обычно в полном составе семья садилась за завтрак, обед (если это не период сельскохозяйственной страды) и ужин. Непродолжительное время семья могла посидеть на галерее, лоджии, зимой – у затопленного камина. Чаще всего в такие минуты обсуждались события дня или намечался фронт работ на следующий день. Так как большая часть мужского населения горного Дагестана в осенне-зимний период отправлялась на отхожие промыслы или находилась со своим скотом на зимних пастбищах, становится очевидным, что в полном составе семья собиралась не так уж часто.

*   *   *

Выходя во двор (а также на открытую галерею, на плоскую крышу), девушки и женщины надевали поверх чухту платок, мужчина обязательно надевал папаху.

 

*   *   *

Потребление пищи вне стен дома расценивалось в обществе как стремление хозяев продемонстрировать бедность, недостаток средств (на что прочие родственные и неродственные семьи должны были откликнуться приношениями муки, мяса, сыра и проч.). Или, напротив, как желание показать свой достаток и материальное благополучие. И то и другое лежало за рамками принятых в обществе этических норм.

 

*   *   *

В доме родственника и тем более односельчанина горец вел себя сдержанно. Прежде всего, неукоснительно соблюдалось следующее правило: перед тем как зайти в чей-то дом, комнату, надо было дать о себе знать окликом («есть ли кто в доме?») или покашливанием. Стучать в дверь было не принято.

 

*   *   *

Пришедший, даже если он близкий родственник, соглашался принять участие в семейной трапезе или просто принять угощение только после неоднократных предложений хозяев.

 

*   *   *

Мужчину в доме принимал мужчина, женщину – хозяйка, женщина. Пришедший мужчина, поприветствовав главу семьи, перебрасывался с хозяйкой несколькими вежливыми фразами («как дела?», «как здоровье?», «как себя чувствуют твои родители (братья, сестры – и др.)», и больше за весь период своего пребывания как бы не замечал ее.

Пришедшая женщина, поприветствовав хозяина дома и обменявшись с ним подобными же любезностями, переключала внимание на хозяйку. Обычно для беседы женщины уединялись в другой комнате или в дальнем углу комнаты, где собрались домочадцы. По сравнению с мужчинами, в беседе женщины были менее сдержаны в мимике и жестикуляции.

 

*   *   *

Сидеть в чужом доме полагалось чинно, без малейшего намека на развязность, говорить не громко, но внятно.

 

*   *   *

Правила хорошего тона требовали, чтобы пришедший время от времени говорил хозяевам, что ему неловко отнимать у них время, и он сейчас уйдет. Хозяева в свою очередь уговаривали его не торопиться, уверяли, что рады визиту.

 

*   *   *

По принятым в обществе нормам, затягивать визит считалось неприличным. Обычно он длился от 15–20 минут до получаса, однако его продолжительность в значительной мере определялась степенью родства или привязанности людей друг другу, зависела от дружеских или добрососедских отношений.

 

*   *   *

Активность женщин в посещениях родственников мужа общество оценивало положительно. А вот частые визиты к своей родне, особенно в первые годы замужества, воспринимали негативно. Не приветствовало также общественное мнение чрезмерно частые визиты мужчины к родственникам своей жены.

 

*   *   *

Неопрятность старика или старухи общество ставило в вину их домочадцам, прежде всего дочерям и невесткам.

 

*   *   *

Горянка с непокрытой головой или даже без чухты под платком, мужчина без папахи – явление для горцев Дагестана из ряда вон выходящее. Таким же редким явлением была праздная группа членов селения.

 

Редакция благодарит Зарему Дадаеву за представленные в материале редкие фотографии из собрания Музея истории города Махачкалы